Фильм сложный для восприятия и тяжёлый.
Везли груз из Турции... Поссорился с женой, вернулся с паспортного контроля... Один разбился, другой нормально сел... Работает комиссия из Москвы...
Рваное, скачкообразное изложение — словно пульс человека, только что пережившего эту трагедию. События показаны не прямо, а сквозь призму потрясённого сознания людей, переживающих горе. Поэтому даже сюжетную канву восстановить непросто.
Повествование разодрано на куски, как корпус разбившегося аэробуса, останки сюжета связаны друг с другом не логикой, но тонкой паутиной эмоций, второстепенными деталями, глубинными намёками.
Человек, потерявший в авиакатастрофе жену, пытается выяснить истинную причину происшедшего. Преодолевая круговую поруку лжи, он вынужден на время забыть о горе. Внедрившись в компанию пилотов другого, шедшего навстречу, но избежавшего падения самолета, он празднует со спасшимся экипажем его второе рождение.
Меня в этом интересовал такой сюжет. Как человек неожиданно сам для себя в подобной кризисной ситуации обретает собственное лицо. Потеряв самое дорогое в жизни, кощунственно впадает в смех. Попадает в ловушку, которую устроил для гипотетических виновников трагедии.
Техногенные катастрофы в отличие от природных катаклизмов, заставляющих, при всей их трагичности, смириться с судьбой, открывают иррациональную сторону жизни, обнажают мир абсурда, который обычно надежно прикрыт функциональностью техники. Только что вокруг были уверенные в себе профессионалы — и вот в одно мгновение обнаруживаются беспомощность операторов, бестолковость диспетчеров, трусость и некомпетентность экспертов, вообще полный блеф жрецов нового бога, от имени которого управляют современной техникой.
Есть «они». «Они» — это пресс-секретарь авиакомпании, нервно мнущий очки по лицу, ломающий губы, — не то истерик, не то актёр. И гладкая глянцевая администраторша, не прилагающая даже усилий, чтобы выглядеть прилично: мол, это вы рано приехали, поезжайте по домам, успокойтесь и т. д. И комиссия по расследованию, которая отсиживается в гостиничном номере и, застигнутая врасплох, разводит героев на доверие (другого слова не подберёшь). И экипаж с их циничными шутками и профессиональным жаргоном. И, наконец, диспетчеры, что один, что другой.
За их спиной маячат главные ответчики: вскользь упомянутый губернатор, который «ещё не выступил, не расставил точки»; и далее в перспективе некое главное неназванное — «они», которые «скажут», «объяснят» и т. д. Ни один из ответчиков не удостоен быть показанным в деле (в своём деле): комиссия пьет водку и играет на бильярде, летчики отпариваются в бане, даже администраторша не администрирует; вот разве что прессекретарь при своём (если, конечно, считать, что пиар — это и есть профессиональное враньё). Врут все: «предполагают», «рассказывают», «втирают». Врут «вообще», как будто такова их форма существования. Парят, как в бане (это у Миндадзе фирменное — за некоторыми сюжетными поворотами стоит игра слов).
Александр Миндадзе
Миндадзе интересует мир после катастрофы. Мир, в котором что-то непоправимо кончилось. Он его вокруг себя видит, так воспринимает реальность, она для него вся — последствие взрыва, извержения, предательства, социального разлома.
Идёт чисто психологическое, филигранное, рискованное исследование небывалого состояния: выжили чудом — и теперь готовы то плакать, то смеяться, то шутить друг над другом бесчеловечные шутки. Психика становится сверхлабильной, гиперподвижной, все возможности равны. Это и есть отрыв. И эту высшую степень свободы Миндадзе исследует, обнаруживая в ней корни той гибельной сверхсвободы, которая нас без руля и без ветрил мотала в последние пятнадцать лет. Ехали без правил по встречной, сознавая себя в своём праве. А выход где? А выход — вспомнить, что вокруг всё-таки люди, и они ни в чем не виноваты...
«Отрыв» — это ещё и фильм о нации, сочинившей себе «поддельную реальность» из подвесных потолков, стеклопакетов и чартеров в Египет. В новой, заявленной общественной стабильности Миндадзе продолжает чувствовать пустоту там, где другим видится монолит.
Миндадзе поставил перед собой тяжелейшую задачу — сделать кино, которое оказывало бы воздействие на физиологическом уровне.
Режиссёр периодически берёт точную и сильную ноту, но каждый раз обрывает её.
Нельзя сказать, чтобы прыжки в параллельную реальность давались легко: фильм задыхается от собственного нервного ритма и проваливается в воздушные ямы. В фильме «Отрыв» я ощущаю личную растерянность художника перед сегодняшней жизнью.
Возможно, фонограмму стоило сделать почище: по крайней мере, на той копии, что я смотрел, некоторые фразы было ну совсем не разобрать, и это, наверное, уже не входило в задачу Миндадзе..
Фильм про то, как режиссера — нет, остался один драматург
Мир ушел «в отрыв», распавшись на отдельных снующих по круглому кадру планеты Земля индивидуумов; и некому больше собрать их в «восьмерку», чтобы хотя бы сымитировать человеческое общение.
Мир без веры, без сострадания и без любви. Мир социальной психопатологии, показанный глазами уставшего после дежурства медбрата с Кащенки. И это он - Автор — захотел, чтобы мир был таким.
А я не хочу.
Без оценки
